Описание слайда:
Но при всей своей внешней обыкновенности, Иешуа необыкновенен внутренне. Люди, которые слушают его, готовы идти за ним, куда бы он их не повел. Случается неслыханное: сборщик податей, наслушавшись его речей, «стал смягчаться… наконец, бросил деньги на дорогу» и пошел сопровождать его, как верный пес. У Пилата он одними лишь мягкими сочувственными словами снимает чудовищную головную боль. Сила его слова такова, что прокуратор, уже опасаясь его, приказывает, «чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни стало разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы».
Секрет этой силы даже не в смысле слов бродячего философа, не в глубочайшей его убежденности, а в том качестве, которого нет ни у Пилата, ни у Каифы, ни у любого из московских персонажей булгаковского романа, исключая Мастера, - в абсолютной независимости его разума и духа. Ему неведомы оковы тех догм, условностей, стереотипов мышления и поведения, которыми связаны по рукам и ногам все окружающие. Недаром они в первый момент видят в нем безумца. На него не действуют ни атмосфера допроса, ни токи власти, идущие от Понтия Пилата. И как свободно разговаривает он с ним, самим прокуратором римским!..
Но при всей своей внешней обыкновенности, Иешуа необыкновенен внутренне. Люди, которые слушают его, готовы идти за ним, куда бы он их не повел. Случается неслыханное: сборщик податей, наслушавшись его речей, «стал смягчаться… наконец, бросил деньги на дорогу» и пошел сопровождать его, как верный пес. У Пилата он одними лишь мягкими сочувственными словами снимает чудовищную головную боль. Сила его слова такова, что прокуратор, уже опасаясь его, приказывает, «чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чем бы то ни стало разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы».
Секрет этой силы даже не в смысле слов бродячего философа, не в глубочайшей его убежденности, а в том качестве, которого нет ни у Пилата, ни у Каифы, ни у любого из московских персонажей булгаковского романа, исключая Мастера, - в абсолютной независимости его разума и духа. Ему неведомы оковы тех догм, условностей, стереотипов мышления и поведения, которыми связаны по рукам и ногам все окружающие. Недаром они в первый момент видят в нем безумца. На него не действуют ни атмосфера допроса, ни токи власти, идущие от Понтия Пилата. И как свободно разговаривает он с ним, самим прокуратором римским!..